Неточные совпадения
«Всякий
человек да опасно ходит; откупщик же да
принесет дары».
По случаю бывшего в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру, на двор всякого звания
люди и стали меня нудить и на коленки становить, дабы я перед теми бездельными
людьми прощение
принес.
— Мне не нужно спрашивать, — сказал Сергеи Иванович, — мы видели и видим сотни и сотни
людей, которые бросают всё, чтобы послужить правому делу, приходят со всех сторон России и прямо и ясно выражают свою мысль и цель. Они
приносят свои гроши или сами идут и прямо говорят зачем. Что же это значит?
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции
принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный
человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
Очарованный проситель возвращался домой чуть не в восторге, думая: «Вот наконец
человек, каких нужно побольше, это просто драгоценный алмаз!» Но ждет проситель день, другой, не
приносят дела на дом, на третий тоже.
— И прекрасно делают, — продолжал папа, отодвигая руку, — что таких
людей сажают в полицию. Они
приносят только ту пользу, что расстраивают и без того слабые нервы некоторых особ, — прибавил он с улыбкой, заметив, что этот разговор очень не нравился матушке, и подал ей пирожок.
— Я эту теорию его знаю. Я читала его статью в журнале о
людях, которым все разрешается… Мне
приносил Разумихин…
Зачем тебя бог
принес?» Я отвечал, что ехал по своему делу и что
люди его меня остановили.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше,
приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но
люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что
люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
У Елены он отдыхал от впечатлений, которые угнетали его в квартире Дронова, куда, точно мутные ручьи дождя в яму, стекались слухи, мысли, факты, столь же неприятно разнообразные, как
люди, которые
приносили их. Количество
людей непрерывно увеличивалось, они суетились, точно на вокзале, и очень трудно было понять — куда и зачем они едут?
Самгин мог бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают
люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не
приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать. За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти всех крупных
людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о
людях, которые мужественно
принесли себя в жертву Ваалу истории.
— Охота — звериное действие, уничтожающее. Лиса — тетеревей и всякую птицу истребляет, волк — барашков, телят, и
приносят нам убыток. Ну, тогда
человек, ревнуя о себе, обязан волков истреблять, — так я понимаю…
Незаметно и неожиданно, где-нибудь в углу, в сумраке, возникал рыжий
человек, учитель Клима и Дмитрия, Степан Томилин; вбегала всегда взволнованная барышня Таня Куликова, сухонькая, со смешным носом, изъеденным оспой; она
приносила книжки или тетрадки, исписанные лиловыми словами, наскакивала на всех и подавленно, вполголоса торопила...
Один за другим являлись
люди, и каждый из них, как пчела взятку,
приносил какую-нибудь новость: анекдот, факт, сплетню.
По воскресеньям, вечерами, у дяди Хрисанфа собирались его приятели,
люди солидного возраста и одинакового настроения; все они были обижены, и каждый из них
приносил слухи и факты, еще более углублявшие их обиды; все они любили выпить и поесть, а дядя Хрисанф обладал огромной кухаркой Анфимовной, которая пекла изумительные кулебяки. Среди этих
людей было два актера, убежденных, что они сыграли все роли свои так, как никто никогда не играл и уже никто не сыграет.
Большой, тяжелый
человек оказался очень ловким, быстро наполнил ванну водою,
принес простыни, полотенца, нижнее белье, попутно сообщил, что...
Вошел кудрявый парень в белой рубахе, с лицом счастливого
человека,
принес бутылку настойки янтарного цвета, тарелку моченых яблоков и спросил, ангельски улыбаясь, — не прикажут ли еще чего-нибудь.
Клим сходил вниз,
принес бутылку белого вина, уселись втроем на диван, и Лидия стала расспрашивать подругу: что за
человек Иноков?
— Конечно — Москва. Думу выспорила. Дума, конечно… может пользу
принести. Все зависимо от
людей. От нас в Думу Ногайцев попал. Его, в пятом году, потрепали мужики, испугался он, продал землишку Денисову, рощицу я купил. А теперь Ногайцева-то снова в помещики потянуло… И — напутал. Смиренномудрый, в графа Толстого верует, а — жаден. Так жаден, что нам даже и смешно, — жаден, а — неумелый.
У Гогина, по воскресеньям, бывали молодые адвокаты, земцы из провинции, статистики; горячились студенты и курсистки, мелькали усталые и таинственные молодые
люди. Иногда являлся Редозубов,
принося с собою угрюмое озлобление и нетерпимость церковника.
— А даже маленькая победа может
принести нам большой вред, — крикнул
человек из угла, бесцеремонно перебив речь Самгина, и заставил его сказать...
Мне один
человек, почти профессор, жаловался — доказывал, что Дмитрий Донской и прочие зря татарское иго низвергли, большую пользу будто бы татары
приносили нам, как народ тихий, чистоплотный и не жадный.
Рассматривая в зеркале тусклые отражения этих
людей, Самгин увидел среди них ушастую голову Ивана Дронова. Он хотел встать и уйти, но слуга
принес кофе; Самгин согнулся над чашкой и слушал.
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в
людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и
приносил ей жертвы.
— Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь? Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых
людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя
приносить, чтоб не
приносить нужных. Ты не лукав — я знаю, но…
Утром он чувствовал себя всегда бодрее и мужественнее для всякой борьбы: утро
приносит с собою силу, целый запас надежд, мыслей и намерений на весь день:
человек упорнее налегает на труд, мужественнее несет тяжесть жизни.
Я живой, свежий
человек; я
приношу к вам сюда незнакомые здесь понятия и чувства; я новость для вас; я занимаю… виноват… занимал вас…
Я горячо возражал ему, напирая на эгоизм этих
людей, бросающих мир и пользу, которую бы могли
принести человечеству, единственно для эгоистической идеи своего спасения.
Я не знаю, с чем сравнить у нас бамбук, относительно пользы, какую он
приносит там, где родится. Каких услуг не оказывает он
человеку! чего не делают из него или им! Разве береза наша может, и то куда не вполне, стать с ним рядом. Нельзя перечесть, как и где употребляют его. Из него строят заборы, плетни, стены домов, лодки, делают множество посуды, разные мелочи, зонтики, вееры, трости и проч.; им бьют по пяткам; наконец его едят в варенье, вроде инбирного, которое делают из молодых веток.
Дорога пошла в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с моря
приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего в 26-м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство?
Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей стороны.
Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими
людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой
людям, которую он думал, что
приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше
приносить в будущем.
Первая заповедь (Мф. V, 21 — 26) состояла в том, что
человек не только не должен убивать, но не должен гневаться на брата, не должен никого считать ничтожным, «рака», а если поссорится с кем-либо, должен мириться, прежде чем
приносить дар Богу, т. е. молиться.
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил
приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним
человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже
люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
В чувстве этом было и то, что предложение Симонсона разрушило исключительность его поступка, уменьшало в глазах своих и чужих
людей цену жертвы, которую он
приносил: если
человек, и такой хороший, ничем не связанный с ней, желал соединить с ней судьбу, то его жертва уже не была так значительна.
Никому в голову не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, действительно едят тело и пьют кровь его, но не в кусочках и в вине, а тем, что не только соблазняют тех «малых сих», с которыми Христос отожествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям, скрывая от
людей то возвещение блага, которое он
принес им.
— Привалов действительно хороший
человек, — соглашалась девушка, — но нам с тобой он
принес немало зла. Его появление в Узле разрушило все планы. Я целую зиму подготовляла отца к тому, чтобы объявить ему… ну, что мы…
— Как жестоко можно ошибиться в
людях, даже в самых близких, — меланхолически говорила она Зосе. — Я, например, столько времени считала Александра Павлыча самым отчаянным гордецом, а между тем оказывается, что он совсем не гордец. Или взять Сергей Александрыча… Ах, mon ange, сколько мы, женщины, должны
приносить жертв этим отвратительным эгоистам мужчинам!..
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к
людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она
принесла бы много пользы и себе и другим.
Гуманитарная теория прогресса
приносит всякого
человека в жертву своему божку и не может найти оправданий для страданий и жертв человеческой личности.
Истина совсем не есть слуга
человека, и она оправдывается совсем не пользой, которую она
приносит.
Для многих русских
людей, привыкших к гнету и несправедливости, демократия представлялась чем-то определенным и простым, она должна
принести великие блага, должна освободить личность.
И тогда я вспомнил мою счастливую молодость и бедного мальчика на дворе без сапожек, и у меня повернулось сердце, и я сказал: «Ты благодарный молодой
человек, ибо всю жизнь помнил тот фунт орехов, который я тебе
принес в твоем детстве».
— Кто это мне под голову подушку
принес? Кто был такой добрый
человек! — воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и бог знает какое благодеяние оказали ему. Добрый
человек так потом и остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
И вот теперь точно так же она тоже
принесла себя в жертву, но уже за другого, и, может быть, только лишь теперь, только в эту минуту, впервые почувствовав и осмыслив вполне, как дорог ей этот другой
человек!
Но знай, что теперь и именно ныне эти
люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они
принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим.
Ну и там дальше, очень смешно, я тебе потом
принесу. Я про Дарданелова ничего не говорю:
человек с познаниями, с решительными познаниями. Этаких я уважаю и вовсе не из-за того, что меня отстоял…
Мы слишком скоро готовы были
принести всякую жертву недостойному, может быть, или легкомысленному
человеку.
Поколь, дескать, я ношу на себе эти деньги — „я подлец, но не вор“, ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: „Видишь, я прокутил половину твоих денег и доказал тем, что я слабый и безнравственный
человек и, если хочешь, подлец (я выражаюсь языком самого подсудимого), но хоть и подлец, а не вор, ибо если бы был вором, то не
принес бы тебе этой половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую половину“.
Каждый день
приносил что-нибудь новое. Наконец недостаток продовольствия принудил этих таинственных
людей выйти из лесу. Некоторые из них пришли к нам на бивак с просьбой продать им сухарей. Естественно, начались расспросы, из которых выяснилось следующее.